Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
Как-то на немецко-бельгийской границе в Ахене полиция и таможенники потребовали открыть все чемоданы и сумки под тем предлогом, что наша почта якобы превышает «установленную норму». Мы с сопровождающим, конечно, категорически отказались. Последовали угрозы применить силу, положение становилось опасным. Что делать? На свой страх и риск заявили, что если насилие будет совершено, то в отношении дипкурьеров, приезжающих в Советский Союз, будут приняты ответные меры. Мы потребовали вызвать официального представителя германского министерства иностранных дел. Это подействовало. Получив отповедь, гитлеровские молодчики смешались. Куда делись их наглость и фанфаронство! Угроза международного скандала, решительный отпор подействовали на них отрезвляюще.
В конце 30-х годов стало опаснее проезжать территорию буржуазной Польши, Литвы, Латвии. Иногда к поискам поводов для провокаций против советских работников «подключались» самые неожиданные люди. Так, один польский официант из вагона-ресторана десятки раз интересовался, не нужно ли чего-нибудь, и тут же доверительно задавал вопросы: «Пане, вы едете бомбить Испанию?»
Хватало и прямых угроз. Вспоминается, как однажды летом 1937 года, когда мы возвращались в Советский Союз, работники полпредства в Риге предупредили меня, что, по полученным сведениям, на перегоне Рига — Бигосово на дипкурьеров готовится вооруженное нападение. Полпредство приняло соответствующие меры, нам в помощь командировали двух сотрудников, которые сопровождали нас до границы.
Видимо, такого «эскорта» не ожидали, и хотя мы слышали, что по коридору вагона всю ночь ходили какие-то люди, пробовали, как закрыты двери, но эксцессов не было. Мы благополучно миновали границу.
Я назвал свои заметки «Сквозь огонь». Да, и в подполье буржуазной Литвы, и на дипкурьерских маршрутах пришлось идти сквозь вражеский огонь.
О. X. Герман
По Европе и Азии с дипломатической почтой
До революции я довольно долго жил в Англии. Мои родители выехали из Польши в эту страну еще в начале двадцатого века. Несколько близких родственников отца участвовали в польском революционном движении. Мать моя рассказывала, что в свое время один из двоюродных братьев отца, будучи членом боевой дружины, устранил опасного провокатора, выдавшего царскому правительству нескольких революционеров, и был после этого вынужден эмигрировать за границу. Отцу, сочувствовавшему польскому освободительному движению и ненавидевшему царское самодержавие, также пришлось эмигрировать в Англию.
Немного о Г. В. Чичерине
Революционно настроенные, мои родители всегда считали, что царское правительство в такой же мере является врагом русского народа, как и польского, и поэтому, попав в Англию, они стали общаться с русскими революционными эмигрантами и английскими социалистами.
Дома я часто слышал их разговоры о революции, о социализме, о борьбе с царизмом. И не случайно уже семнадцатилетним юношей я сблизился в 1912 году с социалистическим движением и стал членом Британской социалистической партии, выступавшей тогда против войны.
В Англии вообще, а в Лондоне в особенности, в период первой мировой войны русская эмигрантская колония была довольно многочисленной. В ней находились представители самых разнообразных течений и групп.
И вот из ряда эмигрантов, стоявших на интернационалистских позициях, была создана антимилитаристская группа, собравшая большое количество сочувствующих.
Секретарем группы был выбран Георгий Васильевич Чичерин, эмигрировавший в свое время в Германию, а в те годы проживавший в Англии.
Я познакомился с Г. В. Чичериным в 1915 году. Помню, как каждую субботу для членов нашей группы Чичерин делал обзор международных событий. Его часто можно было встретить в клубе, членами которого состояли многие русские эмигранты, жившие в Лондоне и горячо интересовавшиеся политической обстановкой.
Собирались обычно в столовой клуба. Нужно сказать, что Чичерин пользовался среди русской колонии большим уважением, он был человеком общительным и дружелюбным; в столовой часто подолгу беседовал с эмигрантами, расспрашивал об их материальном положении, о работе, настроениях. Г. В. Чичерин производил впечатление человека болезненного, и действительно много болел, его часто мучила простуда. Возможно, сырой лондонский климат обострял заболевание. Георгий Васильевич постоянно укутывал шею теплым шарфом, носил зонт, а также маленький, переполненный всевозможными бумагами чемодан. Рукописями, газетами были набиты все его карманы. Говорил он очень тонким, певучим голосом.
Помимо связей с русскими эмигрантами Чичерин был в постоянном контакте и с британскими прогрессивными организациями. Он нередко бывал у англичанки Бриджес-Адамс. Бриджес-Адамс после Февральской революции выступала в печати, на митингах, собраниях с горячей поддержкой революции в России. Она с большой симпатией относилась к жившим в Лондоне русским революционерам, которые широко пользовались гостеприимством этой передовой женщины. Бриджес-Адамс охотно предоставляла свой дом для встреч эмигрантов.
Однажды в мае 1917 года большевикам-эмигрантам необходимо было собраться на совещание. Место встречи было, как обычно, назначено в доме Бриджес-Адамс. Однако Скотленд-ярд (сыскная полиция) узнал об этой встрече, и его агенты устроили засаду.
Устроители собрания предвидели такую возможность. Решили послать кого-то на разведку. Тот позвонил. Двери открыл человек, который представился как знакомый мисс Бриджес. Но так как было условлено, что дверь должна была открыть сама хозяйка, то посланный понял, что дело пахнет провалом, войти в дом вежливо отказался, пообещав зайти позднее.
Немедленно были приняты все меры к тому, чтобы оповестить тех, кто уже подходил к дому, и отменить совещание. Западня, устроенная английской полицией, не сработала.
После Февральской революции в Лондоне была образована российская делегатская комиссия для содействия возвращению политэмигрантов на родину. Г. В. Чичерин вошел в нее как представитель социал-демократов. Летом 1917 года английская полиция устроила налет на помещение комиссии, арестовала несколько активных ее членов и выслала их из страны. Долго англичане следили и за Чичериным, зная о его связях с большевиками, и в конце концов арестовали.
Предвидя арест, Чичерин пришел как-то утром в группу попрощаться. Он сказал, как мне помнится, следующее:
— Дорогие товарищи! Я выступаю перед вами здесь, вероятно, в последний раз… Многие из вас скоро поедут в Россию, будут принимать непосредственное участие в строительстве свободной страны. Я очень мечтаю и надеюсь, что Ленин и его друзья сумеют взять в свои руки власть в России. Тогда Россия пойдет наконец по правильному пути…
При первых вестях об Октябрьской революции мы стали рваться в Россию. Мне удалось получить необходимые документы, и я вскоре выехал в Россию, где по приезде в ноябре 1917 года вступил в Коммунистическую партию.
В январе 1918 года Г. В. Чичерина по настоятельному требованию Советского правительства освобождают из тюрьмы, и он возвращается на родину. (Г. В. Чичерина обменяли на Бьюкенена, английского посла в царской России).
Вскоре его назначают заместителем наркома, а затем и наркомом по иностранным делам. Георгий Васильевич великолепно подходил для такого поста. Это был человек большой культуры, энциклопедически образованный, свободно владел многими европейскими и восточными языками.
Свою знаменитую речь на Генуэзской конференции Чичерин произнес на великолепном французском языке, лишь изредка заглядывая в лежащий перед ним печатный текст, а затем повторил речь по-английски.
Чичерин обладал исключительной памятью, он помнил тысячи имен и событий, которые мало кто знал, кроме него. Особенно хорошо Чичерин знал историю, и в частности историю дипломатии. Был большим знатоком Востока. Пожалуй, никто, как он, не знал всех тонкостей протокола и специфических титулов мусульманского духовенства и глав мусульманских государств и всегда сам диктовал обращения к ним в подобающей форме.
Характерны для Г. В. Чичерина были скромность, теплое, дружелюбное отношение к товарищам по работе, независимо от положения, которое они занимали. Нарком мог просто зайти в караульное помещение, чтобы поговорить, по душам с красноармейцами, расспросить их о караульной службе, о домашних делах, о родителях.
Его интересовало, как кормят красноармейцев, он пробовал их борщ и кашу. Все, несшие караульную службу, хорошо знали Георгия Васильевича и очень любили его. Часто можно было видеть Чичерина, одетого в почетную красноармейскую форму, беседующим с дипломатами.
С диппочтой по Европе и Азии
